Иосиф Александрович Бродский
Иосиф Александрович Бродский | |
Статья в Википедии | |
Медиафайлы на Викискладе |
Ио́сиф Алекса́ндрович Бро́дский (1940—1996) — русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года. Поэзию писал преимущественно на русском языке, эссеистику на английском.
Цитаты поэтические
[править]Каждая могила — край земли. | |
— «На смерть Элиота» |
Томас Стернс, не бойся коз | |
— «На смерть Элиота» |
— «Два часа в резервуаре» |
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. | |
— «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» |
Прощай, | |
— «Прощай, позабудь…» |
Гражданин второсортной эпохи, гордо | |
— «Я всегда твердил, что судьба — игра…» |
Нынче ветрено и волны с перехлёстом. | |
— «Письма римскому другу» |
Если выпало в империи родиться | |
— «Письма римскому другу» |
Вот и прожили мы больше половины. | |
— «Письма римскому другу» |
Холуй трясется. Раб хохочет. | |
— «Набросок» |
Ни страны, ни погоста | |
— «Стансы Васильевскому острову» |
По-русски Исаак теряет звук. | |
— «Авраам и Исаак» |
Я заражен нормальным классицизмом. | |
— «Одной поэтессе» |
Век скоро кончится, но раньше кончусь я. | |
— «Fin de Siecle» |
И, услышавши это, хочется бросить рыть | |
— «Fin de Siecle» |
Птица уже не влетает в форточку. | |
— «1972 год» |
Навсегда расстаёмся с тобой, дружок. | |
— «То не Муза воды набирает в рот…» |
Эта местность мне знакома как окраина Китая! | |
— «Представление» |
Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик. | |
— «Представление» |
Твой Новый год по темно-синей | |
— «Рождественский романс» |
Мир создан был для мебели, дабы | |
— «Посвящается стулу» |
К сожаленью, в наши дни | |
— «Посвящается Ялте» |
Это абсурд, вранье: | |
— «Натюрморт» |
Свобода — это когда забываешь отчество у тирана. | |
— «Я не то что схожу с ума, но устал за лето…» |
Я писал, что в лампочке - ужас пола, | |
— «Я всегда твердил, что судьба - игра» |
— «Я всегда твердил, что судьба - игра» |
Цитаты из прозы
[править]…если ты выбрал нечто, привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса. | |
— «Меньше единицы» |
<...> оглядываться — занятие более благодарное , чем смотреть вперёд. | |
— «Меньше единицы», 1976 |
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека — всегда можно. | |
— Нобелевская лекция |
Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай. | |
— Из записной книжки 1970 г. |
Пока есть такой язык, как русский, поэзия неизбежна. |
Мои расхождения с советской властью не политического, а эстетического свойства. |
Я тоже, помню, читал, что раньше, когда ещё свидания давали, многие шары себе под кожу в член вшивали, чтоб диаметр увеличился. У члена же главное не длина, а диаметр. Потому что ведь баба, пока сидишь, с другими путается. Ну и отсюда идея, чтоб во время свидания доставить ей такое… переживание, чтоб она про другого и думать не хотела. Только про тебя. И поэтому ― шары. Из перламутра, говорят, лучше всего. Хотя, подумать если, откуда в зонах этих ихних перламутру взяться было? Или из эбонита, из которого стило делали. Выточишь себе шарик напильничком, миллиметра два-три в диаметре ― и к херургу. И херург этот их тебе под кожу загоняет. Крайняя плоть которая… Подорожник пару дней поприкладываешь ― и на свидание… Некоторые, даже на свободу выйдя, шарики эти не удаляли. Отказывались…[1] | |
— «Мрамор», 1982 |
Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы... Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок и т. д. Меню обширное и скучное, и сами его обширность и скука достаточно оскорбительны, чтобы восстановить разум против пользования им. В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить...[2] — «Речь на стадионе», 18 декабря 1988, перевод Елены Касаткиной | |
At all costs try to avoid granting yourself the status of the victim... No matter how abominable your condition may be, try not to blame anything or anybody: history, the state, superiors, race, parents, the phase of the moon, childhood, toilet training, etc. The menu is vast and tedious, and this vastness and tedium alone should be offensive enough to set one's intelligence against choosing from it. The moment that you place blame somewhere, you undermine your resolve to change anything... // "Speech at the stadium, 18 December 1988" |
По окончании конгресса я предполагал остаться в Бразилии дней на десять и либо снять дешёвый номер где-нибудь в районе Копакабаны, ходить на пляж, купаться и загорать, либо отправиться в Бахию и попытаться подняться вверх по Амазонке и оттуда в Куско, из Куско ― в Лиму и назад, в Нью-Йорк. Но деньги были украдены, и, хотя я мог взять 500 дубов в «Америкен экспресс», делать этого не стал. Мне интересен этот континент и эта страна в частности; но боюсь, что я видел уже на этом свете больше, чем осознал. Дело даже не в состоянии здоровья. В конце концов, это было бы даже занятно для русского автора ― дать дуба в джунглях. Но невежество мое относительно южной тематики столь глубоко, что даже самый трагический опыт вряд ли просветил бы меня хоть на йоту.[3] | |
— «Посвящается позвоночнику», 1990 |
...Основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно — в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но в конце концов у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: «да кто он такой?». И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: «да кто ты такой?». | |
— Из интервью Иосифа Бродского, 1993 г. |
И теперь, и в дальнейшем, я думаю, имеет смысл заботиться о точности вашего языка. Старайтесь расширять свой словарь и обращаться с ним так, как вы обращаетесь с вашим банковским счетом. Уделяйте ему много внимания и старайтесь увеличить свои дивиденды. Цель здесь не в том, чтобы способствовать вашему красноречию в спальне или профессиональному успеху – хотя впоследствии возможно и это, и не в том, чтобы превратить вас в светских умников. Цель в том, чтобы дать вам возможность выразить себя как можно полнее и точнее; одним словом, цель – ваше равновесие. Ибо накопление невыговоренного, невысказанного должным образом может привести к неврозу. С каждым днем в душе человека меняется многое, однако способ выражения часто остается одним и тем же. Способность изъясняться отстает от опыта. Это пагубно влияет на психику.] | |
— Речь на стадионе |
Чем человек мельче, жальче, тем более благодарный материал он собой для мифологизации этой представляет |
За равнодушие к культуре общество прежде всего гражданскими свободами расплачивается. Сужение культурного кругозора — мать сужения кругозора политического. Ничто так не мостит дорогу тирании, как культурная самокастрация |
Тюрьма — это недостаток пространства, возмещенный избытком времени |
Беда положения нравов в Отечестве заключается именно в том, что мы начинаем бесконечно анализировать все эти нюансы добродетели или, наоборот, подлости. Все должно быть «или — или». Или — «да», или — «нет». Я понимаю, что нужно учитывать обстоятельства. И так далее, и тому подобное. Но все это абсолютная ерунда, потому что когда начинаешь учитывать обстоятельства, тогда уже вообще поздно говорить о добродетели. И самое время говорить о подлости |
На мой взгляд, индивидуум должен игнорировать обстоятельства. Он должен исходить из более или менее вневременных категорий. А когда начинаешь редактировать — в соответствии с тем, что сегодня дозволено или недозволено, - свою этику, свою мораль, то это уже катастрофа |
Потому что не может быть законов защищающих нас от самих себя, ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы. И среди преступлений этих найболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое – пренебрежение книгами, их не-чтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью; если же преступление это совершает нация – она платит за это своей историей. | |
— Нобелевская лекция, 1987 г. |
О Бродском
[править]Любовь Бродского ко всякому александризму ― греческому, советскому, китайскому («Письма эпохи Минь») ― объясняется тем, что александрийский мир, писал он, разъедают беспорядки, как противоречия раздирают личное сознание. Историческому упадку, выдоху цивилизацияцивилизации сопутствует усложнённость. И это не «цветущая сложность», которая восхищала Леонтьева в средневековье, а усталая неразборчивость палимпсеста, избыточность сталактита, противоестественная плотность искусства, короче ― Венеция.[4] | |
— Александр Генис, «Бродский в Нью-Йорке», 1996 |
«Не отвеченным» остается и другой вопрос: а постмодернизм ли у нас на дворе или постсовок? Или, страшно сказать, все тот же совок? И каково место гения в совке с присущими таковому: трусливой завистью, хамским амикошонством, оголтелым «чёсом», желательно на зарубежных гастролях? «Оказывается, Александр Семёнович тоже любит конвертируемую валюту», — в сердцах написал Израилю Меттеру Сергей Довлатов. Именно они, Бродский и Довлатов, стали чем-то вроде КПП для устремившихся в США на заработки и за славой литераторов, никому не нужных и у себя на родине. Гостей из России в Америке называли «пылесосами»: с такой жадностью они всасывали все, что не было привинчено к полу. Отчитать курс лекций в Мухосранске они не рвались — да и не ждал их никто на этих задворках империи, зато в Мухосранск-сити... в Мухосранск-вилледж... в Мухосранск-колледж... Благословения Бродского — а как отказать в заступничестве лилипуту? — было достаточно для одного-двух приглашений, а дальше литературные «пылесосы» принимались ориентироваться на местности. Бродский не был их крестным отцом ни в прямом, ни в мафиозном смысле слова; они, однако же, кивали на него как на литературного Мишку-япончика.[5] | |
— Виктор Топоров, «Похороны Гулливера», 1997 |
Бродский ведь очень хотел, чтобы я написал музыку к его стихам. Мне как-то позвонил его друг: «Мы с Иосифом к тебе приедем». Я занят был, говорю: давайте завтра. Назавтра они позвонили, но я снова не мог. А через два дня Бродский навсегда уехал из России. | |
— Олег Николаевич Каравайчук, 2010-е |
Идём мы с Бродским, и я ему говорю: «Иосиф, вас никогда не подмывало просто стукнуть кулаком по столу и сказать — господа, найдите себе другой объект для травли, для полемики, неужели только Солженицын, который столько сделал для России, для освобождения, для мира, цивилизации, — достойный объект?» Бродский мне на это ответил, в своём духе и весьма логично: «Юра, это не моя епархия»[6] | |
— Юрий Кублановский |
Лет 10-15 назад очень многие писали в интонациях Иосифа Бродского: несколько брюзжащее, дежурно-пессимистичное настроение. Такие тексты я сразу же откладывал: то, что у Бродского было выношено и органично, у его подражателей выглядело заёмным эпигонством[7]. | |
— Юрий Кублановский, 2010 |
Источники
[править]- ↑ Иосиф Бродский, «Мрамор». — Ann Arbor: «Ardis», 1984 г. Бродский И. Проза и эссе (основное собрание)
- ↑ Иосиф Бродский. Речь на стадионе / Перевод Елены Касаткиной // Звезда. — 1997. — № 1. — С. 62 - 67.
- ↑ Иосиф Бродский, «Посвящается позвоночнику» — Париж. Континент. № 63 за 1990 г. Бродский И. «Проза и эссе» (основное собрание)
- ↑ Генис А. «Довлатов и окрестности». ― М.: Вагриус, 1999 г.
- ↑ Виктор Топоров. «Похороны Гулливера». Постскриптум. Литературный журнал. Вып. 2(7). С. 289. Под редакцией В.Аллоя, Т.Вольтской и С.Лурье. — СПб.: Феникс, 1997 г.
- ↑ Кучкина О. А. Юрий Кублановский: «За всё приходится платить…» // Время Ч. Пятьдесят и одно интервью: сборник биографической информации. — Москва : ВАГРИУС, 2001. — 447 с. — ISBN 5-264-00592-3. — С. 124—131
- ↑ Борис Кутенков Современному поэту стоит быть маргиналом // Литературная Россия. 2010. - № 22 от 28 мая 2010